0 Пользователей и 5 Гостей просматривают эту тему.
Разумеется, он был пьян в стельку. Только очень пьяный человек станет рассказывать подобные вещи случайному собутыльнику в грязном темном баре, где играет отвратительная музыка, подают не первой свежести пиво по цене втрое выше, чем в магазине и вдесятеро выше цены, которой оно заслуживает, где тараканы спокойно беседуют, шевеля усами, на липкой стойке, за которой дремлет потасканного вида девица, которая обращает на окружающий ее мир внимания не больше, чем на следы чьего-то перепоя в углу. Таких вещей не рассказывают порой даже самым близким людям - из боязни показаться сумасшедшим. Но на дне его глаз, красных от выпивки и слезящихся от табачного дыма, столь густого, что его можно было зачерпнуть стаканом, не светился - сиял желтым огнем столь неподдельный ужас, что понимание пришло сразу - он страстно желал бы, чтобы выслушавший его человек воскликнул: "Да ты совсем сумасшедший! Такого быть просто не может!". Тогда он, вздохнув облегченно, пошел бы к врачу, рассказал о кошмаре, который преследует его, и врач, человек с добрым и всепонимающим взором, сделал бы ему укол и отправил отдохнуть пару месяцев в тихое место, где в палате на четыре койки живут такие же, как он, сумасшедшие - каждый со своим кошмаром, который никогда не был явью. Знать, что это была галлюцинация, бред, страшный сон - вот была бы награда для него. Но его придавливало к земле осознание одного факта - это было, было в реальности, и это не только его кошмар. Кто знает, сколько еще людей были там? Сколько вернулось? И сколько сейчас сидит всю ночь в грязных барах, лишь бы не заснуть, смотрят на мир сквозь красную пелену бессонницы, ходят на работу, как сонные мухи лишь потому, что не смогли побороть любопытство? - Ты в детстве любила читать? - повернулся ко мне прилично одетый мужчина лет тридцати восьми, а может, сорока, только что залпом засосавший стакан водки и, судя по его виду, далеко не первый в этот вечер. Глаза его слезились, разило от него, как от старого алкаша, но щеки были гладко выбриты. Я не люблю общаться с пьянчугами, особенно в таких местах, где следующим предложением будет "пошли ко мне, выпьем и все такое". Я вообще случайно забрела в этот бар в чужом городе, но до поезда оставалось еще три часа, и сидеть на вокзале с бомжами в обнимку мне не особенно хотелось. Я открыла рот, чтобы, как обычно в таких случаях, вежливо объяснить, что ценю тишину и покой, за чем обычно грубо посылаю, а если и это не помогает - то следует удар, но его лицо, а особенно - взгляд, остановили меня. Я поняла, что этот человек не намерен ни приставать ко мне, ни тем более нарываться. Он просто отчаянно хочет выговориться, а я, как незнакомый человек, который через три часа растворится в ночи, чтобы никогда больше в его жизни не появиться, являюсь идеальным объектом для этого. - Да, любила, - ответила я, выжидающе глядя на него. Скорее всего, сейчас последует вопрос, любила ли я любовные романы и слезливая история о покинутом и одиноком печальном мужчине. Или нет? - Я тоже. Особенно я любил Уэллса. Сначала меня очаровала и напугала "Война миров", больше у нас дома ничего не было, но после я взял в библиотеке сборник рассказов. Пожалуй, это единственная вещь, которую я за свою жизнь украл. Я не вернул ее, потому что не смог с ней расстаться, понимаешь? Я кивнула. Сама-то я за свою жизнь зачитала в библиотеках огромное количество книг. Тем не менее, беседа начала меня занимать, я отчаянно надеялась, что его рассказ меня не разочарует. Судя по всему, этот человек интересен, и хотя он едва ворочал языком, мыслил он ясно и излагал не хуже. - Знаешь, от какого рассказа я не мог оторваться и перечитал его раз пятьдесят? "Зеленая дверь". Господи, как я хотел когда-нибудь найти эту дверь! Чтобы там было ясное небо, красивые дома, доброжелательно настроенные дети, которые не прогонят меня, а сразу позовут играть. И та леди, которая накормила его вкусным обедом... Я говорил себе, что если бы нашел такую дверь, остался бы за ней навсегда. Ч-черт, если б я знал... Как же теперь я ненавижу этот рассказ! Эй, налей-ка мне еще! - крикнул он девице за стойкой. Та вздрогнула, подняв голову и разлепив веки. Затем она посмотрела на него так, словно он был собачьим экскрементом, прилипшим к туфле. - У тебя деньги-то есть? Сидишь тут весь вечер, алкаш. Плати давай, с тебя восемьдесят три рубля сорок копеек. Он безропотно полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда потертый бумажник, в котором нашлась единственная пятидесятирублевка. - Слушай, я тебе в среду принесу, - моляще обратился он к девице. - У меня получка в среду. - Не ври, не принесешь ты ничего. Давай деньги, или сейчас мента позову, - у разбуженной девицы в глазах вспыхнуло пламя непримиримой борьбы. А у моего собеседника был вид одновременно униженный и полный того странного достоинства, которое присуще некогда уважаемым, но теперь опустившимся людям. - Да будь же ты человеком! - с отчаянием воскликнул он, но тут я достала из кошелька две сотни и протянула девице. - Пожалуйста, наливайте, пока хватает, - попросила я. Девица взяла деньги, смерив меня уничтожающим взглядом, но налила два стакана водки. Придвинув свой к себе, я принялась крутить его по стойке. Собеседник же выпил свой залпом, поморщился, занюхал рукавом. - Спасибо, - сказал он и протянул руку. - Сергей. Я пожала его руку и представилась, но он замахал на меня руками. - Не надо, не говори мне, как тебя зовут. Я хочу тебе рассказать одну историю, а если мы будем знакомы, то я ничего тебе не расскажу. Я пожала плечами, отхлебнула из стакана, запила кока-колой. - Так на чем я остановился? Ах, да, на мечте найти зеленую дверь в белой стене. Честно говоря, я удивлялся, как она могла оказаться в Лондоне. Потому что мне не нужно было ее искать, я точно знал, где она находится. Только у Уэллса она исчезала, а моя-то всегда на месте была. Но я мечтал ее найти, потому что у меня никогда не хватало духу просто открыть ее и заглянуть вовнутрь. Не то, чтобы я боялся. То есть я, конечно, боялся. Боялся увидеть за ней то, что там и должно быть - сырой грязный подвал, почуять вонь затхлой воды. А я хотел, чтобы все, как в рассказе. - Ты так туда и не пошел? - спросила я, потому что он замолчал, обхватив стакан ладонями и глядя в него, как в колодец. - Да нет, пошел. И не один раз. Но ты не торопи меня. Мне об этом трудно говорить. - Почему? - Потому что мне страшно. Тут замолчала я. Страшно? - Мне было лет пятнадцать тогда. Я даже ребенком в чудеса не верил. Ужасно хотел верить, заставлял себя, но даже в Деда Мороза не верил никогда, да и с аистом мне все было ясно. Бывало, сижу, мечтаю, зажмурю глаза, потому что ожидание чуда было очень сильно, думал - открою их, и увижу чудо. Но когда уже был готов, внутри говорил голос - да не будет там ничего, ерунда это все. И никаких чудес не происходило. А вот в тот вечер случилось поверить. Я был у друга на дне рождения, там впервые в жизни попробовал спиртного и напился в стельку. Сейчас я еще трезвый, а тогда "мама" сказать не мог. Я приполз домой на карачках, в дверь постучал, мать открыла да и говорит мне: "Иди-ка сперва протрезвей, свинья, потом домой иди". Я даже просить ее не стал, мамочка у меня была кремень-баба, покойница. И я вышел на улицу, была осень, конец октября. Ливень холоднющий, ветер жуткий, я промок до нитки, хоть выжимай. А тут смотрю - тот самый дом. Был у нас дом один, белый такой, никто в нем не жил. Он на снос шел, но все никак его не сносили. А рядом с подъездом, знаешь, такие двери, где мусоропровод? Вот в том доме был мусоропровод, хоть он и старый был. А тамошняя дверь была зеленая. Облупленная, грязная, но все же зеленая дверь в белой стене. И я как раз мимо того дома и шел. Дверь в подъезд заколочена была, да и та тоже, но тут смотрю - открыта. А у меня знаешь, какое настроение было! Мне плохо, я перепил, мне холодно, мать выгнала, да я еще на днях с девчонкой своей рассорился, ну, думаю, будь что будет! Зайду сейчас в зеленую дверь, а там солнце, тепло и все меня любят. Там и останусь. Ну и зашел. - И что? - я подалась вперед. Рассказ захватил меня целиком. Может, он и врет, но до чего же складно врет, собака! Можно cлушать весь вечер. - Водки налей, красавица! - он снова потревожил девицу. Та налила, не открывая глаз. Сергей выдохнул, зажмурился и заглотнул водку, как жидкое пламя. Я забеспокоилась было, что он отрубится раньше, чем доскажет, что же увидел за дверью, но его, похоже, не брало. Он протянул руку и откусил от бутерброда, который растягивал на весь вечер, малюсенький кусочек и уставился на меня. - А ты чего не пьешь? Ночь долгая, а я долго говорить буду. Ты лучше выпей, я-то уж малость поуспокоился, а тебе первый раз слушать. Я знаю, о чем говорю. Я посмотрела еще раз на его красные глаза, на его черные волосы, тут и там пронизанные сединой. Что же там было? Я послушно хлебнула еще водки и вновь обратилась в слух. - Открыл я дверь. Смотрю - паутина, лопата старая в углу стоит, пустая пачка сигаретная смятая лежит. Только вот одно необычно - в таких каморках и повернуться-то негде, а эта здоровущая такая. Но я думаю - дом-то старый, там все помещения большие, почему бы и этому здоровенным не быть? Ничего-то здесь нет, думаю, но хоть дождь не каплет. Сижу на каком-то ящике, вдруг слышу - откуда-то из угла смех доносится, девичий смех, звонкий такой! И мне тут в голову приходит - Маринка! Башка-то пьяная, не соображаю, откуда Маринке взяться в пол-второго ночи в каморке мусорной! Я встаю, говорю: Марин, это ты? А сам вижу, Маринка в углу стоит. Голая совсем, волосы по плечам рассыпались, улыбается, смеется, рукой манит. Я как сумасшедший стал, мальчишка совсем, девки голой отродясь не видал. В глазах потемнело, бросился я к ней, бегу, а сам раздеваюсь на ходу. Пиджак сбросил, рубаху содрал вместе с пуговицами, из ботинок просто выпрыгнул. Вот только я шаги делаю, а она ближе не становится. Главное, бегу-то уже минуту, не меньше. Таких помещений быть не может, чтоб вот так за минуту не пробежать! Вот бегу без ботинок, в носках да брюках, тут Маринка остановилась. Смотрю, а стою я на траве, как в рассказе. Только там день был ясный, а тут ночь, да какая! Луна полная, огромная, в полнеба, как на Марсе каком-нибудь, красная как кровь, но похоже, как будто на небе нарисованная, потому что вокруг кроме этой самой луны да Маринки не видно ничего. А вот Маринка светится, таким светом голубоватым, как привидение в фильме. Стоит она, смотрит на меня, а я остановился. У меня весь хмель из башки вылетел. И тут понимаю, что это не Маринка. Но повторяю, а голос-то дрожит: "Марин, это ты?". И тут она ко мне подходит, обняла меня, прижимается, у меня все торчком, но сам понимаю - не хочу я это, чем бы оно ни было. Но с собой ничего поделать не могу. Тут чувствую - боль дикая в спине, где ее руки. Я ее было от себя оторвал, отпихнул подальше, да только без толку. У меня руки через нее прошли. А она улыбается, по мне руками водит, спереди, по груди. Смотрю, а там, где она провела, кровища ручьем стекает. Тут я заорал во всю мочь и обратно бежать бросился. Бегу, а она за мной плывет, смеется этим своим смешком развратным и время от времени меня рукой - рраз, раз, я ору, а она за мной. Так вот, туда я с минуту бежал, а оттуда - полчаса. Никогда бегать не умел, а тут лечу, как птица. Я думаю, я в ту ночь олимпийский рекорд поставил. А все равно выбирался дольше, чем забирался. Он без слов толкнул стакан через стойку. Стакан задержался на самом краю, покачался там, но падать не стал. Девица, очнувшись, вновь налила. Его била крупная дрожь, как всегда бывает, когда что-то рассказываешь, что давно мучает. Я поняла, что мы с девицей - первые слушатели этой истории. Возможно, что и последние. - Я оттуда удрал тогда. Вылетел, как ошпаренный. Приполз домой. Матери сказал, что меня избили и ограбили - я ж в одних штанах да носках домой приполз. И вот, веришь или нет, с того вечера и до прошлой недели я не выпивал больше трех рюмок вина, и то по праздникам. Не, еще один раз был. На следующий день мне казалось все это просто кошмаром. Чего в бреду не привидится. Да и память мне подсунула каких-то четверых пьяных парней, которые меня отколошматили за то, что в чужой район спьяну влез. Смотри! Он расстегнул рубаху. На его груди росла густая шерсть. Везде, кроме двух мест. Длинные полосы шрамов тянулись по его груди, начинаясь наверху как отпечатки ладоней. Семипалых ладоней. Меня как током ударило. Я смотрела на эти шрамы, не в силах поверить в то, что вижу. Я в шрамах толк знаю, и могу точно сказать - такие шрамы остаются, когда с какого-либо места срезается кожа. Не вся, но очень толстый верхний слой. - Господи, как ты сознание тогда не потерял? - прошептала я, протягивая руку, чтобы дотронуться. Но он внезапно взволнованно воскликнул: - Ты мне веришь? Ты веришь? Это было, я не псих, это было! Или не было? Скажи-ка мне, было или нет? - Судя по шрамам, было, - сказала я. - У меня еще на спине таких несколько. Ты ладони видишь, отпечатались? Могут такие ладони быть, ты мне скажи? Я покачала головой. Ужас, пылающий в его глазах, казался мне теперь отражением моего собственного. Я отхлебнула добрых полстакана, чтобы унять дрожь. - Хочешь слушать дальше? - спросил он, пристально глядя на меня. - Ты скажи, если не хочешь, я пойму. Я и сам бы не хотел такое слушать. - Да, хочу, - ответила я, но не была уверена в этом. Но теперь, после того, что он уже рассказал, я не чувствовала себя вправе оставить человека наедине с его кошмаром. - Марина умерла через три дня, - продолжал Сергей, уставившись на свои руки, сложенные на коленях. - Я был на ее похоронах, хотя меня трясло, когда я туда шел. Все вместе на меня обрушилось, я любил ее безумно, а тут мне звонит ее мать и говорит: "Мариночку током ударило, в ванной. Она умерла сегодня в три часа ночи". Она говорит сквозь рыдания, а я сам стою, как пришибленный. Потом чувствую - задыхаюсь. Я от горя онемел, что сказать, не знаю, и тут как молнией - смех ее в этой каморке, руки, которы с меня заживо кожу сдирали. И словно сон наяву - все вижу, вот стена, телефон, окно, но все вижу как будто через нее, она напротив меня стоит, улыбается, смеется. Ее мать слышу, а ее смех в ушах звенит. Потом все пропало. Когда ее хоронили, я сзади всех шел, плакать стеснялся, да и родственников впереди уж больно много было. Потом, когда прощаться стали, все прошли мимо, в лоб ее поцеловали по разу, я подошел. Не знаю, поцеловать мне ее или нет, а она в гробу, как живая лежит. Решил - поцелую. Наклонился к ней, хотел поцеловать в щеку, вот лицо опускаю, вдруг вижу - а она глаза открывает, на меня смотрит и улыбается. А во рту у нее полно зубов, острые, как пики, кровь сквозь них течет, а она меня взглядом сверлит. Я чуть было не заорал, но сморгнул - и все пропало. Она опять мертвая, и вовсе не улыбается, и никаких зубов. Но мне показалось тогда, что уголки губ у нее все же приподняты. Она как будто приготовилась улыбнуться, как будто говорила: "Подожди, дружок, сегодня ночью я к тебе приду, малыш". Но никто тогда не заметил ничего. Он замолчал. Тут я подняла голову и заметила, что девица смотрит на нас во все глаза. Выражение ее лица не сулило ничего хорошего. Она решительным шагом направилась к нам, уперла руки в бока и заявила: - Так, ну-ка, выметайся! Нечего тут пугать приличных людей! Вот сдача, мне не надо! Чтоб духу твоего здесь не было! Через минуту чтоб ушел! По ее лицу я поняла, что она напугана до полусмерти. Я ждала, что сейчас Сергей замкнется и я больше ни слова не услышу. Я почти надеялась на это. Но он встал, посмотрел на меня и сказал: - Если хочешь дослушать, пойдем, тут недалеко детская площадка есть, там домики - грибочки, можно посидеть. - Да, пожалуй, - согласилась я. - Эй, девушка, можно вас! - окликнула меня девица. Я подошла к ней. - Ну ты че, в своем уме, нет? Это же маньяк, точно тебе говорю! - театральным шепотом возвестила она, косясь на моего собеседника. - Зарежет тебя, и поминай, как звали. Сиди здесь, будет приставать, я милицию позову, тут милиция через дом. Не ходи с ним никуда! - Спасибо вам, - сказала я, оценив заботу. - Но я не думаю, что он маньяк. Я позабочусь о себе, не волнуйтесь. - Ну и иди, дурища! - неожиданно рассердилась девица. - Мне-то что, о тебе забочусь. Иди, пусть он тебе кишки выпустит! Я пожала плечами и вышла вслед за Сергеем, который стоял, ссутулившись, и прикуривал, прикрывая слабый огонек зажигалки от порывистого ветра. Закурила и я. По дороге мы взяли еще бутылку, зашли в темный, пропахший кошками двор, немного помолчали. - Я с тех пор плохо понимаю, сплю я или бодрствую. Мне сейчас тридцать четыре, а я уже весь седой. С тех пор девятнадцать лет прошло, но если бы все кончилось тогда, я бы, может, и забыл обо всем. Через четыре года дом наконец-то снесли, и я надеялся, что смогу про все это забыть. Четыре года я ходил в обход, делая полтора квартала крюка, лишь бы не проходить рядом с этим проклятым домом. Однажды мне приснилось, что я стою перед этой дверью, держу ее обеими руками, но она все равно открывается, медленно, неторопливо, но верно. Она открывается, и в щель между косяком и дверью высовывается рука, вся гнилая, с червяками. И смех, все тот же смех. Я тогда воплем весь дом перебудил, мать прибежала, а я лежу, смотрю на свои руки и ору. Она ничего не заметила, но я тебя скажу: у меня между пальцами застряли кусочки облупившейся зеленой краски. Я тогда кровать намочил, но ничуть этого не стесняюсь. Любой бы на моем месте намочил. Скажи, могло это быть, а? Могла эта проклятущая краска, которая где-то далеко на свалке валяется вместе с дверью, попасть мне на руки из сна? Может, эту дверь кто-то на дрова взял, в печке ее сжег. Но я надеюсь, что никто к ней не притрагивался, никому я этого не желаю. Сергей говорил, уже не глядя на меня. Я поняла, что если сейчас, например, уйду куда-нибудь, он будет продолжать говорить. И я не перебивала его. Мне было страшно даже просто смотреть на человека, с которым случилось такое. - Я был там еще дважды, - неожиданно сообщил он. - Не веришь? Через шесть лет после того случая, через два года после того, как дом снесли. Я слонялся взад и вперед, не знал, чем бы заняться. Был день, вполне ясный и обыкновенный. Я шел куда глаза глядят. Куда-то сворачивал, не смотрел ни на кого. Потом подумал, а не зайти ли к другу в гости, как раз мимо его дома проходил. Панельный дом, плиткой белой отделанный. Маляры возятся с соседним подъездом, красят дверную коробку. Если б я посмотрел, что делаю, в жизни бы не пошел туда. Но как-то не подумал, идиот. Ну, ты представь себе, день ясный, солнышко светит, птички поют, люди кругом ходят. Какая разница, что дверь покрасили зеленой краской? Я задохнулась в ожидании. - Я зашел в подъезд, вызвал лифт, доехал до последнего этажа, где жил мой друг. Он мне открыл, но вид у него был какой-то обескураженный, словно у него, скажем, девушка и я в неподходящий момент пришел. Но он провел меня в кухню, поставил чайник. Мы с ним немного побеседовали, а потом он извинился, сказал, что ненадолго выйдет и пошел зачем-то в ванную. Через некоторое время, а друг все не шел, я прислушался и услышал, что из ванной доносятся какие-то странные удары. Как будто по матрасу чем-то лупят, плеск воды и чертыхание Витьки. Я зашел в ванную и остолбенел. Витька стоял, голый по пояс, вся ванная заляпана кровью, она была везде, на полу, на стенах, на потолке, в руке у него топор, а в ванной женский труп, без рук, без ног. А в раковине лежит голова. Я пригляделся, а это Витькина мать, я с трудом ее узнал. Витька повернулся ко мне, ухмыляется во весь рот да и говорит: - Ну, раз ты видел, помог бы! Я, как рыба на берегу, рот разеваю, а слова не проходят, воздух не идет. Наконец я справился и говорю: - Ты что наделал, идиот! А он мне: - Будет знать, как не давать мне денег, старая сука! Потом он повернулся к раковине и плюнул ей на лицо. А она открыла глаза и скрипит таким голосом, знаешь, как будто дверь несмазанная, такой пронзительный визг: - И не дам, и не проси! Я не денежный мешок! Потом посмотрела на меня, засмеялась и говорит: - Что ж ты стоишь, Сереженька, помоги другу, раз пришел! Я вылетел из квартиры, как пробка. Выбегаю на лестницу и вижу - это не Витькин подъезд. Старая такая лестница, с широким пролетом, и марши по обеим сторонам от него. Я бегу вниз, перепрыгиваю через ступеньки - смотрю, а прибежал-то наверх! Обратно прибежал! И обе лестницы ведут только вверх. А вниз нет маршей. То есть они есть, но этажом ниже, а туда прыгать - метра три, только ноги ломать. А тут хлопает дверь и Витька выходит, в одной руке топор, в другой - голова. И оба на меня смотрят и орут, орут так, что уши закладывает, визжат истошно, особенно башка старается. Я через перила ноги перебросил, а они орать перестали, Витька мне в глаза смотрит и говорит: - Ты думаешь, что сможешь от нас убежать? Зеленые двери - они везде. С сегодняшнего дня даже твоя сортирная дверь - зеленая. Тут-то я про высоту и позабыл, в пролет прыгнул. С тех пор хромаю слегка. И знаешь, что дальше было? Я покачала головой. - Я выбежал из подъезда. И это не был Витькин дом! Я стоял посреди стройки, на том месте, где был тот старый дом. Я выбежал на площадку, и возле меня вообще не было ни одной двери - ни зеленой, ни любой другой. Сергей хотел выпить, но, встряхнув бутылку и посмотрев на нее с отвращением, не стал. Зато я стала. Чуть-чуть полегчало, и я вновь уставилась на него. - Я болел долго. Меня лечили, думали, это стрессы на работе. Ясное дело, я никому про дверь не рассказывал, боялся, с одной стороны, на всю жизнь загреметь в психушку, а с другой, боялся, что у меня не найдут никакого психического заболевания. Вот чего я боялся. Надо ли говорить, что через неделю ни Витьки, ни его матери не стало. Пожар среди ночи, выгорело все. Хоронили их в закрытых гробах, но на похороны я не пошел. Я вообще не выходил из дому. Я снял все двери в квартире, даже в туалете снял, благо жил один. Моя боязнь дверей переросла в манию. Я уволился с работы, причем сделал это по телефону. Слава богу, что на свете есть друзья! Я не пошел бы даже в магазин. Я позвонил другу, объяснил, что сломал ногу, не могу ходить, и он привез мне мешок картошки и ящик тушенки. На этом я прожил месяц, но потом страх не то, чтобы ослабел, он отодвинулся куда-то на задний план. Я жил с ним, дышал им, но он уже не маячил у меня перед глазами. Я нашел в себе силы, нет, я заставил себя, открыть свою белую дверь и выйти на улицу. Если бы дверь в подъезде перекрасили в зеленый цвет, думаю, я спустился бы из окна по веревке, так сильно я хотел выйти на улицу. Спустя полгода я понял, что смогу избежать беды, если буду внимательно осматривать дверь, перед тем как войти. Мне даже пришло в голову, что нужно носить с собой бутылочку с краской, и если мне будет очень нужно зайти в зеленую дверь, я вымажу ее краской. и она уже будет не зеленая, а полосатая. Тогда-де она станет безопасна. Сергей посмотрел на небо. Луна в третьей четверти сияла очень ярко, фонари не светили, но света хватало. В этом свете я разглядела две мокрые дорожки, прочерченные на его лице. Отчаяние, ужас и тоска были в его глазах. Я протянула ему бутылку, он кивнул, и в один глоток прикончил ее содержимое. - Я счастливо избегал проклятой двери тринадцать лет. Я переходил на другую строну улицы, даже если оттенок был чуть-чуть близок к зеленому. Я уяснил, что любой другой цвет не опасен. Я уходил от беды, ловчил и петлял, как заяц. Моя фирма потеряла солидную сумму денег, только потому, что я не смог заставить себя открыть дверь офиса одного возможного партнера, но я об этом не жалею. Я-то знаю, что за ней оказался бы не он и сделки все равно не случилось бы. Но теперь я проиграл, и проиграл по-крупному. Я именно поэтому все тебе и рассказываю. - Ты опять вляпался? - спросила я. - Вроде того. И вляпался по-глупому. Глупее не придумаешь. Ничего особенного в этот раз не было. Я съел что-то весьма несвежее и мчался к туалету очертя голову. Какой цвет, какая дверь! Я просто влетел туда и распахнул дверцу кабинки. На толчке кто-то сидел, я хотел извиниться и выйти, но тот, кто сидел на нем, поднял голову и посмотрел на меня. Я сперва не мог понять, где же я видел его. А он смотрел и начал смеяться, просто громко хохотать, держась за живот. Он смеялся до слез, но вместо слез текла кровь, у него отовсюду текла кровь, он ею сочился. Он поднял руку и показал на меня пальцем, перестав смеяться так же внезапно, как и начал. - Ты! - громко крикнул он. - Теперь ты! Попался! Попался! Я захлопнул дверь, прижав ее спиной. Из-за нее доносились гневные крики, звон бьющегося фаянса, смех и брань. Но мне не было до этого дела. Потому что там, внутри, был я! Это я сидел на том толчке и показывал на себя пальцем, и сочился кровью и бушевал там, внутри - я!Подавленная, я смотрела на него. Он вцепился себе в волосы, тряся головой, словно силясь отогнать кошмар.- Слушай, а почему бы тебе куда-нибудь не уехать? - сказала я, просто чтобы подать ему хоть какую-то надежду.- Глупости! Куда мне уезжать? Куда можно уехать от этого проклятия? А кроме того, у поездов зеленые двери...- Но должен же быть выход! Просто веди себя осторожно! Избегай всего!- Я не смогу избежать ничего. Уверен, все случится просто и естественно. Я могу сидеть дома и умереть от инфаркта, когда дверь какого-нибудь шкафа окрасится зеленым и из нее вылезет рука. Нет! Я пропал, это уже свершившийся факт. Я просто хотел кому-нибудь рассказать свою грустную историю, вот тебе и рассказал. А теперь - прощай. Спасибо тебе, что дослушала до конца. Пойду-ка я домой. Ты хорошая девушка. Он пожал мне руку и побрел в глубь двора. Я смотрела ему вслед до тех пор, пока он не перестал быть виден, а затем, терзаемая переживанием за этого человека, повернулась и пошла к вокзалу. Время поджимало, поезд уходил через полчаса. По пути я завернула в тот самый бар, чтобы купить себе чего-нибудь в дорогу, точно зная, что не смогу уснуть. Девицы в баре уже не было, там бойко суетилась другая, вероятно, ее сменщица. Купив бутылку пива и пяток бутербродов, я вышла. Я уже направилась к вокзалу, когда сзади донесся скрежет и вой тормозов, удар, а следом - короткий крик. Я оглянулась. На асфальте кто-то лежал ничком. Возле головы растекалось темное пятно. Машина, сбившая его, умчалась в ночь, не оказав помощи. Поняв, кого именно сбило, я даже не попыталась оказать помощи. Я знала, что Сергей мертв. Вместо того, чтобы смотреть на тело, я посмотрела на бар. Вернее, на его вывеску. Не знаю, почему, но я ожидала того, что увидела.Переливаясь блеклыми неоновыми трубками, часть из которых не горела, над входом в бар светилось его название. "Зеленая дверь".
Прошлым летом в июле я с тян снял номер на двоих в небольшой малоизвестной гостинице на юге ДС на два дня. Родители съ<МАТ>ли на дачу, но дома торчать не хотелось, а в гостинце был завтрак и довольно большой номер. В общем, решил разнообразить жизнь. Гостиница стоит на самом краю довольно большого парка, там почти всегда мало народу. Ее построили в 1989 году, долго она стояла полуразваленная, но лет 5 назад ее отремонтировали. Номера приличные, но народу всегда немного. На весь этаж с десятками номеров может быть занята только пара из них. Я выбрал номер с северной стороны, чтобы не было жарко; прямо перед окнами – уже торчат деревья. Хоть и второй этаж, но высота приличная, т.к. первый – с очень высоким потолком (там что-то типа конференц-зала), и рядом сразу начинается овраг. Прямо из него и растут деревья. Лес довольно густой, но мне очень хорошо известный, т.к. я живу неподалеку и все мое детство гулял там. В первый день утром мы поели и решили пойти погулять в лес. У нас с собой было на всякий случай 2 перцовых баллончика, да к тому же у меня был топор. Мы собирались сделать костер – хотелось просто посидеть у огня, в тишине, я к тому же очень давно не делал костров, захотелось вспомнить детство и юность. В лесу много костровых мест, т.к. часто там гуляют всякие компании, я решил пойти на одно из мало посещаемых и мало кому известных, за ручьем, в густом подлеске, т.к. не хотел, чтобы нам мешали всякие пьяные ушлепки. Хотя была среда, середина дня, вроде никого не должно было быть, но все же. На самом деле, с самого начала было немного стремно идти вот так вдвоем с тян, но я подумал, что если что, 2 баллончика и топор спасут дело. Когда мы дошли до ручья, я застал странную картину – тропа к нему через широкую поляну вся заросла. Совсем. Хотя сколько я себя помню, она была там всегда. Пробравшись к ручью сквозь густую, в человеческий рост траву, пошли по узенькой едва заметной тропинке дальше. Она всегда была неприметная и вела к тихому и удачно скрытому от глаз костровому месту. Тропинка очень быстро исчезла в зарослях, а кострового места и след простыл. Мы его так и не нашли. Меня это как-то насторожило. Я не мог понять, то ли мне память изменяет, то ли место исчезло. Решили пойти на другое, тоже с детства мне знакомое, но и всем другим более известное. Оно находилось на другом конце леса, но других идей пока не было. Пока мы шли, нам не попадалось вообще людей. Лес был словно вымерший. Меня это радовало, пока нам не повстречался один странный персонаж.Высокого роста, очень худой, в каких-то драных штанах, ветровке, в перчатках (это в +27!) и с палкой. Он шел не навстречу нам, а с перпендикулярной тропинки, выходившей из оврага. Краем глаза мне показалось, что он из оврага как бы выполз, словно встал с четверенек. Мы, его завидев, остановились и решили подождать, пока он пройдет. Он нас заметил, посмотрел на нас, и, стуча палкой по земле и периодически царапая землю (неясно зачем) пошел дальше. Это нас напрягло, но т.к. этот тип быстро скрылся, мы пошил дальше. Костровое место нашли не сразу, плутали в зарослях. А когда пришли, удивлению моему не было предела. Я помню, что там лежали огромные куски толстенного спиленного дерева – в качестве скамей, а из особо толстого места ствола был сделан стол – огромный чурбан стоял рядом со скамьями и кострищем. Так вот, этих циклопических бревен не было. Я до сих пор не знаю, кто, когда, зачем и главное как смог их убрать оттуда. Они просто словно испарились. Никаких следов пиления или сожжения таких огромных бревен тоже не было. Лежало только средней толщины бревно, на котором было неудобно сидеть, но искать другие места было лень, и мы разожгли костер там. Я с упоением жег его часа 2 или 2 с половиной, мы пообнимались с тян, сделали несколько фотографий, попили сока и поели, что взяли с собой. Расслабились. Однако покой был недолгим. Вокруг начались какие-то шорохи. Поначалу мы им не придавали значения, в лесу все время все шуршит – птицы, белки, мыши иногда. Но шорохи сменились потрескиваниями, то тут – то там, повсюду. Стало не по себе. Главное не видно никого, голосов не слышно, а только что-то трещит, словно ветки небольшие ломаются. Мы начали собираться, пока тян убирала еду и фотик, я тушил костер. Но воды с собой не было, пришлось окопать его палкой немного, побить головни, чтобы, если что, лесного пожара не случилось. Все это время мы настороженно озирались по сторонам. Когда костер был вроде бы потушен, мы начали потихоньку уходить. Однако тропа, по которой мы пришли все не попадалась. Я не могу описать, как я был удивлен и – вскорости – напуган. Потрескивания продолжались где-то в отдалении, но я понимал, что что-то не так. Я с детства знаю этот лес, нам надо было пройти метров 25-30 до тропы… Вместо нее мы наткнулись на треугольную глубокую яму с отвесными стенками, вырытую прямо среди деревьев. Она была заполнена совершенно грязной и мутной зелено-серой водой, в которой плавали листья и какая-то пыль. Я не очень удивился, т.к. в 90е местные толкиенисты понастроили в лесу много чего, потом бросили и все это так и гниет до сих пор. Настораживало то, что рядом с ямой в грязи были свежие следы, ведшие в направлении, откуда мы подошли, а еще виднелись какие-то беспорядочные борозды, большей частью в форме дуги. Я минуту озирался, потом бросил еще один взгляд на яму, и решил, что надо побыстрее уходить отсюда.Мы рванули в направлении, ощущавшемся мною, как верное, и вышли вскоре на тропу, однако совсем не на ту, которую я ожидал. Я так и не понял, как мы оказались там, где оказались. Тем не менее, место я узнал, и мы успешно ушли из леса и вернулись в гостиницу. Страх исчез, и мы отлично провели вечер. Когда начало темнеть, тян, глядя в окна, сказала, что ей страшновато вот так проводить ночь на краю леса в почти пустой гостинице. Я внезапно понял, что мне тоже страшновато. Мы занавесили все окна, закрыли их, и дверь на балкон тоже (у нас был балкон в номере). Стало как-то спокойнее. Скоро мы легли спать и уснули. Часа в 4 утра я отчего-то резко проснулся и увидел странную картину: включен телевизор, но по каналу ничего не передают, там просто мелькание черно-белых точек. Экран призрачно освещает комнату, видно, что дверь на балкон открыта, однако перед нею – задернутая тюль. На балконе различалась фигура. Я не мог понять, чья это фигура, но решил, что тян проснулась и пошла на балкон. Стал звать ее по имени – фигура безмолвно пошевелилась, но ничего не ответила. Я еще раз позвал, и тут из ванной донесся звук воды, ударил свет из открывшейся двери в санузел и вышла тян, которая, как я выяснил потом, проснулась и пошла в туалет. Увидев тян, я мгновенно ужасно испугался и посмотрел на балкон – за мутной пеленой тюли было пусто. Выяснилось, что телевизор тян не включала и дверь на балкон не открывала. Стало страшно. Балкон захлопнули, занавески задернули. Но так стало еще страшнее, т.к. мы не знали, что за ними происходит… Так мы провели остаток ночи, сидя вобнимку и высирая кирпичи. Утром пожаловались охранникам, что к нам влезали. На нас посмотрели как на психов, видимо решили, что мы нажрались. Осмотр балкона выявил нечто такое, что заставило нас не остаться на вторую ночь. На стене между балконом и окном были глубокие борозды, процарапанные в бетоне и ведшие от нашего этажа вниз к оврагу. Я точно помнил, что накануне их не было, т.к. долго стоял вечером на балконе и смотрел по сторонам. Мы пошли ко мне (как я уже говорил, я недалеко живу) и решили сидеть у меня до вечера, а на ночь поехать к тян в общагу, однако в последний момент ей позвонили и выяснилось. Что места там не будет. К счастью я уговорил родителей не приезжать в тот вечер (они поперлись в отпуск на дачу), и мы остались у меня. Легли спать в большой комнате. Было как-то не по себе. Уснуть мы не успели, часа в 2 ночи я отчетливо услышал под окном (живу на 4-ом левеле) шаги и стук палки по асфальту. Я потихоньку выглянул в окно – ничего. Стоял так минут 20. Тишина. На всякий случай пошел закрывать окна. Когда пришел закрыть форточку на кухне – остолбенел от страха. Телевизор кем-то включен на канале без передачи, форточка распахнута шире, чем я оставлял. Я кинулся и в ужасе закрыл ее. Стало очень страшно. Мы задернули все шторы, достали топор, взяли ножей и сели с полностью врубленным светом в большой комнате, в которую заперли дверь на ключ. Эти меры были смехотворны и бесполезны, но мы не соображали, что делаем. Казалось, что так мы себя защитим. Пытался звонить по сотовому родителям – нет сигнала. У тян – тоже нет сигнала. Обычного телефона на дачу нет. Просидели так час. За окном началась гроза, мы слышали гул ветра, стук капель, шум текущей воды… Стало как-то поспокойней. Казалось, дождь смывал наш страх.. Включили телевизор, стали смотреть какой-то фильм, пришли в себя. Гроза продолжала неистовствовать. Вдруг по экрану телевизора пошли помехи, картинка стала черно-белой, потом медленно растворилась в мелькании точек. Ощущение жути, накрывшее нас, было невыразимым. Начали дрожать оконные стекла, а потом мы услышали это. Испытанный нами ужас трудно описать, наверно так чувствую тсебя загнанные звери. В окно били. Прямо в стекло. Настойчиво. Стекло почему-то не разбивалось и продолжало дрожать и дребезжать. Занавески были задернуты, и было особенно страшно от того, что мы не видели, что за ними. Наконец я в полном ошалении, взяв топор, подполз к громыхавшему окну ползком, и резко отдернул снизу одну занавеску, в надежде обнажить пустое окно и ветки березы, бьющие в него от ветра. Я сам лежал под подоконником и не видел, что я открываю. Но тян, сидевшая посреди комнаты, увидела это. Я видел ее лицо в этот момент, и это было самое страшное, что я видел в жизни. Ее лицо исказилось безумным ужасом, и она издала невыносимый и кошмарно громкий вопль. В ту же секунду я услышал какой-то скрежет, еще один – последний удар в стекло – и все стало тихо. Через несколько секунд, изображение на телевизоре вернулось. Я поднялся, в состоянии близком к помешательству и искоса бросил взгляд в окно – там стояла тихая летняя ночь. Стекло было сухим, там не было никакого дождя, небо было ясным и звездным. Как я выяснил, той ночью не шло никакого дождя. На стекле осталось несколько небольших царапин. Тщетно я просил остолбеневшую тян рассказать, что она увидела. Она только плакала и отворачивалась от окна. Так я просидел с ней до утра, а утром отвез в общагу. Там подруги увидели, что с ней что-то не то. Вечером она уже была в клинике неврозов, меня к ней почему-то не пускали 2 недели. В тот день вечером я в растерянности ходил под окнами своей квартиры, искал царапины на стене, но не нашел… зато большая береза, растущая прямо у меня под окном и достающая до него, была странно ободрана местами. Потом говорили соседи, что ее ободрал мусоровоз, когда проезжал, но у меня свои догадки на этот счет. Через 2 недели тян потом сказала мне, что уезжает в другой город. Ничего больше она мне не сказала, и ничего не прояснила. Мне кажется с ней случилось что-то непоправимое. Через месяц она уехала и больше не выходит на связь. Самое страшное она поэтому не узнала. Около моего дома есть небольшая роща, от нее недалеко до той гостиницы и леса. В ней я нашел дугообразные царапины на земле, что заставило меня вспомнить о том странном персонаже, который нам повстречался, и о неясной яме. Через полтора месяца после тех двух дней ужаса, я прочел новость в районной газете, которую зачем-то притаскивают иногда родители, которая сломала мою нервную систему. И новость эта заставила меня содрогнутьcя. В том самом лесопарке пропало 4 людей за предшествовашие полгода (все они уходили в лес гулять в будние дни утром или днем), сами они так и найдены, но нашли одежду одного из них, всю изорванную, около треугольной ямы с водой. При исследовании ямы, из нее подняли 2 тяжеленных огромных бревна, в которых были выдолблены камеры. В них обнаружились вещи остальных 3 человек, включая их одежду, сумки, несколько инструментов и клочки волос. Недалеко от ямы был задержан «странно, явно не по погоде одетый человек, представившийся грибником». Тогда еще искали битцевского маньяка, поэтому его заподозрили и допрашивали. На одежде у ямы были его отпечатки пальцев, однако он то ли не мог, то ли отказывался объяснять что-либо. В ходе следствия выяснилось, что он страдал клинической ликонтропией. Где тела пропавших, что с ними случилось и как этот человек относится ко всему этому выяснено не было. Вроде его отправили на принудительное лечение. Я знаю, что это звучит безумно, но, анон, у меня есть только одно объяснение. Это… существо заприметило нас и хотело сделать с нами, что-то сделать… Потом оно же забралось к нам ночью, отследив до гостиницы, когда мы ушли от него в лесу (не знаю, почему мы смогли это сделать, а другие 4 человека – нет). Затем оно выследило нас до моего дома и ночью снова пыталось забраться к нам. Его появление связано с помехами техники. Что из себя представляет этот человек, верящий что превращается в зверя, знает только один человек, который ничего не сказал и не скажет. Днем же оно бродило в своем дневном виде около моего дома. Наше убеждение, что мы слышали грозу я объяснить не могу. Все это в стиле агента Малдера, но скептическую и здраво мыслящую Скалли у меня отняли необъяснимые и страшные обстоятельства. Я не могу видеть помехи на телевизоре, анон, и я тоже хочу уехать в другой город. Мне страшно жить здесь.
Уорик бросился в кресло, поддернул брюки и, наклонившись, похлопал меня по колену:- Помните, вы мне рассказывали о Мендингеме?Я кивнул: такая история забудется не скоро.- Так вот, - продолжал он, - у меня есть для вас сюжетец ничуть не хуже. Я только что получил его из первых рак, от одной бабенки, если можнотак выразиться, - история с пылу с жару.Я немного отодвинулся в сторону: в его восторге было что-то воистину дьявольское, и он грубо отозвался о женщине, с которой, если интуиция меня не подводила, должно быть, произошла трагедия. Но Уорика остановить невозможно: стыд или благородные чувства неведомы ему, когда пробуждается жажда раздобыть хороший "сюжет". Как мальчик в хорошо известной картине, "он не успокоится, пока эту жажду не утолит".Я заказал напитки. Вскоре они были поданы, мы остались одни, и я подал ему знак продолжать его грязную историю.- Это жуткий рассказ, - начал он, - о двух друзьях-плантаторах в дебрях Борнео - и, как водится, в нем замешана женщина.- Именно эта женщина? - я не мог задать этот вопрос, вспомнив его предыдущее замечание.- Она самая, - ответил он. - Настоящая золотоволосая красотка, только в волосах у нее уже седина, а вокруг шеи большой багровый шрам или рубец. Она жена Леопольда Тринга. На другой вершине треугольника - Клиффорд Мейси.- А вы здесь каким боком? - поинтересовался я.Уорик закрыл один глаз и поджал губы.- Я - повествователь, - напыщенно ответил он и с присущим ему цинизмом добавил: Красотка - совершенно конченный человек, но из-за каких-то религиозных предрассудков, считает, что должна жить. Поэтому я купил этот сюжет, проверив все факты. Мне продолжать?Я кивнул, потому что, должен сознаться, был на самом деле заинтригован. Вечный треугольник всегда любопытен, а когда сценарий разворачивается в джунглях Борнео, есть надежда, что сюжет окажется не столь банальным для нашей пресыщенной эпохи. Кроме того, шрам говорил о многом.Уорик хихикнул.- Двое людей были компаньонами на маленьком экспериментальном ранчо в глубине острова. Они трудились уже на протяжении шести лет и собирались пожать плоды трудов своих. Кстати сказать, все эти шесть лет Мейси не покидал пределы острова, и напряжение уже дало себя знать. Тринг ездил домой полтора года назад, и привез в Борнео свою невесту Рону. Здесь начинаются неприятности. Партнерство было разбито. Пришлось строить новое бунгало.- Для Мейси? - спросил я.- Да. И ему это не очень-то понравилось. Он привык к своему образу жизни. И потом, одна одинокая ночь за другой, в то время как те двое - смекаете?Я кивнул.- Ну что ж, - продолжал Уорик. - Случилось то, что и должно было случиться. Мейси флиртовал, ухаживал, а затем страстно влюбился. Он был из тех парней, которые ничего не делают наполовину. Если уж он пил, то напивался до полусмерти, если любил, так весь горел от любви, если ненавидел, то изо всех сил.- А миссис Тринг? - мне показалось, что у нее должно было быть и свое собственное мнение.- Она оказалась сидящей на двух стульях - как многие женщины определенного типа. Вначале ей просто хотелось подбодрить одинокого человека, и они затеяла вечную женскую игру - флирт, а потом немного испугалась того пожара, который разожгла. Она слишком поздно поняла, что ей не потушить огонь - ни свой, ни Мейси, - и все это время продолжала цепляться за какие-то ветхие религиозные предрассудки.- Тринг был во многих отношениях славным парнем, но в то же время ревнивцем и собственником. Он мог быть щедрым, мог отдать последнюю рубашку или корку хлеба, но если ему казалось, что кто-то покушается на его права, он становился просто опасным, и мыслил порой достаточно примитивно.- Рона, так проще будет называть красотку, вскоре почувствовала, что играть в эту игру ей не по силам. Она не могла притворяться и изображать равнодушие - и Тринг чувствовал что-то неладное. Мейси тоже пытался скрывать свою страсть. От этого жизнь ее не стала легче и, судя по рассказу Роны, ее существование в то время было подобно аду: подозревающий муж, с одной стороны, и пылкий любовник-сорвиголова, - с другой. Она жила, как на вулкане.- Который мог взорваться в любую минуту - вставил я.Уорик кивнул.- Вот именно. Тринг мог подорвать мину, когда ему вздумается. Ключ ко всей этой ситуации был в его руках, точнее сказать не ключ, а бикфордов шнур. Старая история, но действие происходит в примитивной стране, предоставляющей массу возможностей. Понимаете, да?Вместо ответа я предложил Уорику сигарету и взял сам. Мы закурили.- Пока, даже учитывая все ваше мастерство журналиста, вы не можете сбиться с проторенной дороги. Что если усовершенствовать стиль? - предложил я.Он захохотал, выпустил клуб дыма и, к моей досаде, еще раз похлопал меня по колену.- Ваш цинизм, - возразил он, - всего лишь слабое прикрытие любопытства. На самом деле, вы просто умираете от желания узнать, чем все это кончилось, да?Я не ответил. И он продолжал:- День следовал за днем, и Рона стала похожа на тень. Тринг хотел отослать ее домой, но она не уезжала: долг перед мужем, муки расставания с любовником и страх оставить мужчин с глазу на глаз удерживали ее. Она ужасно, безумно боялась.- Мейси терял остатки своей сдержанности и стал проявлять свою любовь все более и более открыто. Тринг, коварный как игуана, наблюдал за ними.Наступил томительный сезон дождей, и начались неизбежные глупые ссоры между Роной и Трингом - из-за пустяков. Однако этого оказалось достаточно: крышку сорвало. Он спросил ее напрямик.- А она? - не удержался я, поскольку, признаюсь, у Уорика был талант держать человека в напряжении.- Как законченная идиотка, она во всем призналась.В течение минуты я не мог выговорить ни слова. Хотя где-то в глубине души я ожидал, что Рона так именно и поступит, все же мне показалось это невероятной глупостью. Наконец, ко мне вернулся дар речи.- А Тринг?Уорик разом осушил свой бокал.- Вот это и есть самое интересное во всей истории, - проговорил он медленно, - Тринг воспринял это со смирением ягненка.- Он был в шоке?- Так подумала Рона, и Мейси, когда Рона рассказывала ему о том, что произошло, с ней согласился. В действительности, он, наверное, сходил с ума от бешенства - это была раскаленная добела мстительность, управляемая самым коварным и дьявольским умом. Тринг выжидал. Скандал или драка - а Мейси был крупным мужчиной - исключались. Он ждал момента, чтобы отомстить по-своему. А пока наступило затишье перед бурей.Мейси поправился, но все же очень не скоро. В итоге Рона вконец обессилела, и оба они оказались на попечении Тринга. Представился шанс! Он даже не мог рассчитывать на такую удачу: любовники были в разлуке, а его могущество стало беспредельным.- Очевидно, пришло время Трингу свести счеты.- Дожди закончились, зима миновала, в воздухе чувствовалась весна.Всюду появилась молодая поросль. В джунглях и на территории лагеря оживились все ползающие и прыгающие насекомые. Они были молоды, энергичны и голодны. Это натолкнуло Тринга на мысль, которую он не замедлил осуществить, - мысль самую дьявольскую, на какую только способен человек.Уорик затушил сигарету и помолчал. Бесспорно, он и сам находился под впечатлением своего рассказа. Я приготовился выслушать нечто поистине кошмарное, но ограничился одним словом:- Продолжайте.- Оказывается, в Борнео водится гигантская уховертка - существо легкое и невесомое, как паутина, длиной с хорошую гусеницу. Она питается восковыми выделениями, которые присутствуют в некоторых цветках и находятся глубоко внутри. Это одно из самых ужасных созданий данной тропической зоны: она так неслышно ползает по телу, что вы ее практически не чувствуете, и, подобно своей английской родственнице, обожает человеческое ухо. Его ушная сера кажется ей необычайно вкусной по той причине, что в диете человека содержится мясо.Уорик сидел, выпрямившись, на самом краешке кресла и говорил не спеша, подчеркивая основные места своего рассказа ритмическими ударамикулака правой руки о ладонь левой. Было совершенно ясно, куда он клонит.- Вы хотите сказать?.. - начал я.- Вот именно, - заметил он, выпустив клуб табачного дыма от новой сигареты, которую только что зажег нервными пальцами. - Вот именно. Это была дьявольская идея. Посадить гигантскую уховертку на волосы Мейси чуть повыше уха.- И тогда?.. - я понимал всю глупость вопроса, но тем не менее задал его в пустой надежде хоть как-то преодолеть овладевшее мною щекочущее чувство ужаса.- Ничего не предпринимать. Просто ждать, пока сработает инстинкт этого мерзкого насекомого. Окажись уховертка в ухе Мейси, шансы на то, что она вылезет обратно, были тысяча к одному: повернуть - невозможно, выползти назад - тоже. Питаясь по мере своего продвижения, она проползет внутри головы и в результате...Картина, обрисованная Уориком, ужаснула мое воображение, притупленное годами сухих юридических разбирательств.- Остановитесь! - воскликнул я хриплым голосом и схватил его за руку.Ради Бога, ни слова больше. Я понял. Господи, да этот Тринг настоящий изверг!Уорик посмотрел на меня, и я заметил, как он сам побледнел.- Был, - произнес он многозначительно. - Может быть, вы правы, и он в самом деле был извергом. Но не забывайте: Мейси украл жену.- Обречь на такую пытку! Он сознательно придумал истязание, которое сведет человека с ума. Уорик, этому нет оправдания!Он взглянул на меня и медленно развел руками.- Может быть, вы правы. Я тоже думаю, что он перестарался. Но вы еще не дослушали до конца.Я закрыл глаза и в голове моей мелькнула мысль: что если под каким-нибудь предлогом удрать от Уорика? Но, несмотря на страх, любопытство взяло верх.- Давайте дальше, - я откинулся на спинку кресла, закрыв глаза и сжав руки. Мне представилось, что уховертка потихоньку день за днем ползет в моей собственной голове, съедая мой мозг, и невольно стиснул зубы от воображаемой боли.Уорик не спешил.- Я уже рассказывал вам, - сказал он, - что Рона была вынуждена ухаживать за Мейси, когда он стал получше, но все еще был слаб, Тринг все равно настаивал, чтобы она присматривала за ним, хотя сам стал появлятьсяу больного значительно чаще.- Как-то за полдень Рона была одна с Мейси в его бунгало; мальчик-слуга куда-то ушел. Рона сидела на веранде, а Мейси спал.Надвигались сумерки. Вокруг сновали летучие мыши. Летающие лисицы, отягощенные фруктами, возвращались в свои норы. По полу бегали неизбежные в тропиках крысы. Свет еще не включили. Это был зловещий сумеречный час.Рона уронила шитье и пыталась подавить слезы. Внезапно из спальни донесся крик:- Моя голова! Ухо! О Боже! Мое ухо! О Боже! Какая боль!- Началось!Уховертка забралась внутрь. Рона влетела в комнату. Конечно, ничего не было видно. Затем на какое-то время Мейси успокоился, потому что уховертка затихала, она или засыпала или была сыта. Потом мерзкое существо начинало шевелиться или кормиться вновь, и Мейси снова кричал от боли.- Так продолжалось день за днем. То боль, то облегчение от нее.Каждый день для Мейси и Роны стал адом мучительного ожидания, вечного ожидания боли, которая ползла и ползла, извивалась и вертелась, и двигалась медленно, очень медленно через мозги Мейси.Уорик молчал так долго, что я невольно открыл глаза. Лицо его было мертвенно бледным. К счастью, своего собственного лица я не видел.- А Тринг?- Часто заходил, выражал притворное сочувствие и давал Мейси наркотики - Рона впоследствии обнаружила, что эта была просто подкрашенная водичка. Настаивал, чтобы Мейси для лечения перенесли на побережье, прекрасно осознавая, что тот был слишком слаб и измотан и о малейшем перенапряжении не могло быть и речи. И когда Мейси превратился в настоящую развалину, уничтоженную как духовно, так и телесно, с пустыми затравленными глазами, дергающимися пальцами и немощной плотью - уховертка вылезла через другое ухо.-Случилось так, что при этом присутствовали Тринг и Рона. Должно быть, Мейси испытывал невыносимую боль, за которой последовало легкое облегчение. Потом, почувствовав, как что-то щекочет его щеку, он поднял руку, чтобы почесаться. И тут его пальцы наткнулись на тонкие волоски уховертки. Инстинкт сделал все остальное. Смекаете?Язык мой слишком пересох. Вместо ответа я кивнул, и Уорик продолжил рассказ.- Естественно он захотел посмотреть, что же у него в руках. И сразу все понял. Даже Рона не сомневалась. То там, то здесь на волосках уховертки отчетливо виднелись кровь вперемешку с серой и серым веществом.- Некоторое время все трое молчали. Наконец Мейси прошептал:- Боже мой! Боже мой! Какой ужас!- Рона разрыдалась. Только Тринг молчал, и это оказалось ошибкой.Молчание встревожило Мейси, каким бы слабым он ни был. Он посмотрел сначала на Рону, потом на Тринга, и тут Тринг отвел глаза. Сомнений не было. Сжав насекомое пальцами, Мейси с проклятьями швырнул его прямо в лицо Трингу. Потом съежился и зарыдал так, что даже затряслось кресло.Уорик снова замолчал. Оставалось неясным, собирается ли он продолжать свой рассказ. Признаться, я уже достаточно услышал, но все-таки мнеказалось, что должен был быть какой-то эпилог.- Это все?Уорик покачал головой.- Почти, но не совсем, - сказал он, - Рона прекратила плакать и уставилась на Тринга - теперь она не осмеливалась подойти и помочь Мейси.Она видела, как он поднял с пола мертвую уховертку и стал рассматривать ее со всех сторон под увеличительным стеклом, которым пользовался каждый день, изучая болезни листьев некоторых видов растений, как страх и разочарование меняются на его лице выражением коварства и злобного удовлетворения. И тут наконец заговорил.Мейси! - крикнул он громко, резким голосом.Тот поднял глаза.Тринг держал в руках уховертку:- Теперь она мертва, - сказал он. - Мертва, как моя дружба к тебе, бессовестный вор, как моя любовь к этой дряни, которая была моей женой. Говорю тебе - она мертва, но это самка. Ты понимаешь? А самки откладывают яйца, перед тем как умереть...Закончить ему не удалось. Его злорадство разбудило Мейси и наполнило его силой безумия и отчаяния. Одним прыжком он набросился на Тринга, схватил его за горло и повалил на землю. Они катались по полу, пытаясь достать большой охотничий нож, заткнутый за пояс Тринга. То Мейси оказывался наверху, то Тринг. Ругаясь и тяжело дыша, они пинались, кусались и царапали друг друга. Как зачарованная, в ужасе, Рона наблюдала за этой дракой. И вот сверху оказался Тринг. Упершись коленями в грудь Мейси, он одной рукой схватил его за горло, а другой уже нащупывал нож. В это мгновение религиозные предрассудки Роны были отброшены. Она поняла, что любила только Мейси, что муж был не в счет и бросилась на помощь любовнику. Но Тринг увидел ее и с такой силой ударил по голове, что она почти потеряла сознание и упала на него в тот самый момент, когда он уже выхватил нож. Острие попало Роне в шею. Хлынувшая кровь залила Трингу глаза и ослепила его. Это был последний шанс Мейси, и он им воспользовался.Когда Рона пришла в себя, Тринг уже был мертв. Труп раздувался до гигантских пропорций, а Мейси все качал и качал насос-разбрызгиватель для уничтожения белых муравьев, шланг которого был воткнут в горло мерзавца.Уорик замолчал. На сей раз он говорил долго, не прерываясь, и автоматически схватил свой пустой бокал, чтобы выпить виски. Этот жествернул меня почти в нормальное состояние. Я позвал официанта - к счастью, кнопка звонка была прямо над моей головой.- Этого рассказа, - сказал я поспешно, - мне хватит на всю жизнь.Никогда не чувствовал себя так скверно! Но есть еще один вопрос. Что случилось с Мейси? Он выжил?Уорик кивнул.- Как ни странно, да. Его обвинили в убийстве Тринга, но прямых улик не было. С другой стороны, его история настолько неправдоподобна, чторезультаты вы можете предсказать сами.- Психиатрическая лечебница - до конца жизни? - спросил я.Уорик снова кивнул. Я посмотрел в ту сторону, куда был направлен его взгляд. Возле моего кресла стоял официант.- Два двойных виски с содовой, - заказал я и дрожащими пальцами поднес к сигарете спичку.
Первую не осиливал, вторую не осиливал.
www.uppps.ru/forum/50-12197-1
Форум FlashPlayer.ru
Общение
Беседка Треды Крипи тред
Форум FlashPlayer.ru Общение Беседка Треды Крипи тред
